— Га-алечк-ааа! — вдруг раздался сверху душераздирающий вой.

Мы с женой застыли, уставившись друг на друга, потрясённые догадкой.

— Эдичка… — прошептала жена. — Он меня вчера замуж звал…

— Чего⁈

— Ну да. Иннокентич решил, что он ещё в себя не пришёл после запоя. Домой вроде его отправил.

— Видимо, не дошёл до дома, или решил вернуться, — пробормотал я.

Мастерская находилась на втором этаже. Вроде как и невысоко. Но потолки в корпусе пять или шесть метров. Второй этаж, как обычный третий. Хотя, сколько я ни всматривался сквозь сумерки, ни одного открытого окна во всём корпусе не увидел.

Оглядевшись по сторонам, подошёл к скучающему милиционеру возле милицейского УАЗика.

— Слушай, командир. — обратился я к нему. — Что тут творится? Где этот прыгун?

— На крыше. — ответил тот.

Блин! Три этажа по пять-шесть метров, это все пять обычных. Хана будет Эдичке, если сдуру спрыгнет. Вот же дурной на голову художник… Ну пьешь ты себе, так пей спокойно, зачем же фантазировать так ярко по поводу чужой жены…

— Это он мою жену зовёт. Придумал по пьяни себе не пойми чего, — показал я милиционеру в сторону Галии. — Кто там сейчас наверху с этим придурком? Может, если он её увидит, то спустится?

Страж порядка сразу подобрался, закрылся в машине и давай по рации со своими говорить. Затем выскочил из машины и бегом ко мне.

— Давайте, поднимайтесь туда! — велел он нам.

Мы поспешили к подъезду. Навстречу нам выбежал ещё один милиционер и повёл нас по лестнице на крышу. Под открытым люком в потолке на последнем этаже стояли Юрка Бахтин, сотрудники Эдички и старый художник. Им не разрешали подняться. Милиционер, нас сопровождавший, велел нам тоже остаться, а сам поднялся по металлической лестнице на крышу.

— Тут такое! — кинулся к нам Юрка. — Похоже, этот Эдичка белочку словил!

Мы с ним поздоровались.

— Всё может быть. Слишком резко из запоя вышел… — задумчиво подтвердил Василий Иннокентьевич и тоже протянул мне руку.

— Меры некоторые не знают. Вот надо, как я. — протянул мне руку ещё один сотрудник мастерской. — По чуть-чуть, но ежедневно.

— Скажешь тоже, Петрович. — отмахнулся от него старый.

— Да не переживайте так, — сказал я ему, видя, как он нервничает. — Там уже скорая приехала. Сейчас его увезут, прокапают, закодируют. Как новенький будет.

— В психушку его упекут после такого… — обречённо сказал дед. — А потом уволят. Устроил тут!.. Не мог по-тихому, как всегда. Все же всё понимают, глаза закрывают. Но сейчас!.. — он с досадой махнул рукой.

За своего печётся… И ведь верно, это же СССР. Власти терпеть не могут вот таких вот попыток самоубийств в общественных местах. Обследование в психушке — самое мягкое, что ждет Эдичку, если удастся его сейчас удержать от прыжка. А как бы вообще не законопатили на несколько лет… Ой, дуралей!

Тут в люке наверху показалась голова в милицейской шапке.

— Подымайтесь! — крикнул он, глядя на меня с Галией.

Поддерживая жену, я поднялся за ней на крышу. Там было полно народа. Два врача. Двое в гражданке, видимо, начальство заводское, четыре милиционера в форме. Мы с женой. И, собственно, Эдичка. Он сидел на бетонном бортике, окаймляющем всю крышу. Толщиной он максимум кирпича два. Эдичка сидел боком, и, хотя обе его ноги были на стороне крыши, ему достаточно было просто откинуться назад, и он полетел бы вниз головой. Он сидел, наклонившись вперёд и смотрел перед собой.

В темноте мне показалось было, что он спит, но вдруг он резко поднял голову к небу и опять раздался душераздирающий вой:

— Га-алечк-ааа!

Галия испуганно оглянулась на меня. Тут нас заметили.

— Ваша задача отманить его от края крыши, — сказал, подойдя к нам, майор милиции. — Мы отойдём, а вы зовите его, — сказал он Галие.

Мы оставили её одну рядом с открытым люком, в котором засел один из милиционеров, готовый выскочить в любую минуту. Я зашёл за ближайшую вентиляционную будку.

Остальные тоже попрятались кто куда.

— Эдуард Владимирович! — прокричала Галия в темноту.

— Громче зовите! — услышал я откуда-то сверху. Оказалось, майор на мою будку залез и там залёг.

— Эдуард Владимирович! — прокричала ещё раз Галия.

Этот дятел услышал, но не понял в темноте, откуда донёсся голос.

Галия сделала шаг в его сторону.

— Стой! — крикнул я и выскочил за ней. Нервы сдали.

Вспомнил, как к Славке подбирался на обрыве. Встал в полный рост. Остановил Галию. И пошёл к этому придурку спокойно, не прячась. Пока он в темноте, да с пьяных глаз разобрал, кто к нему подходит, я уже тянул его на себя подальше от края.

Мужики налетели, скрутили этого барана. Галия в меня вцепилась, расплакалась.

— Всё, всё, всё. Не плачь, — поднялся я. — Где твои игрушки ёлочные?

Обнял её за плечи и повёл к люку. Там остались только коллеги Галии. Эдичку увели и все официальные лица спустились вместе с ним.

— Ты что такой грязный! — воскликнула ещё одна женщина из их коллектива, пока я спускался, поддерживая спускающуюся следом Галию.

Только оказавшись на освещённой лестничной площадке, мы с женой обратили внимание на моё пальто. Вывозился я на крыше знатно.

— Снимай, — велела коллега жены. — Сейчас растворителем почистим.

— Это бензином надо или керосином, — подсказал ей Петрович. — Иннокентич, где у тебя керосин?

— Пойдёмте к нам, — опомнился старый. — Что мы тут стоим.

Юрка протянул мне наши свёртки с игрушками, взял наши портфели и потащил вниз. Мы с женой, оказывается, на автомате у лестницы под люком всё побросали, когда нас наверх позвали. Хорошо, хоть это СССР — в девяностых кто-нибудь под шумок обязательно бы приделал ноги к нашему имуществу.

В мастерской Галия пришла в себя, поставила греться чай. Отвела меня руки помыть. Когда мы вернулись, нас уже ждал Михаил, помощник местного комсорга.

— Ну устроили вы тут сегодня! — воскликнул он, увидев нас и бросаясь нам навстречу. Впрочем, по его возбуждённому лицу и искрящимся любопытством глазам я понял, что он нас не ругать сюда пришёл.

— Так это не мы, — протянул я ему руку.

— Да знаю, знаю… — примирительно сказал Миша. — Рано или поздно этим бы закончилось. Да, Василий Иннокентьевич. Вы ещё в прошлый раз говорили, что он раз от раза тяжелее выходит. Вот и не вышел вообще. Что с ним теперь делать?

— Жаль дурака, — сказал старый. — Он талантливый. Может, дадут ему ещё шанс?

— Алкоголизм не лечится, народ, — сказал я. — Можно только взять и отказаться от алкоголя сознательно. Но это очень тяжело. Любой запретный плод, сами знаете, сладок. Он сам должен захотеть. А захочет он быстрее, когда последствия появятся. Надо было раньше его увольнять, быстрее опомнился бы.

— Или совсем бы скатился. — добавил Иннокентич.

— Так все равно ведь скатился, — ответил я. — Тут уж ничего не поделаешь. Он уже алкоголик. И это не ваша вина.

Мне показалось, что старый очень переживает за Эдичку. Слишком для обычного коллеги.

— Иннокентич когда-то руководил этим подразделением, Эдуард его ученик. — догадавшись о моих подозрениях, объяснил Михаил.

— Да, он как сын мне. — с чувством подтвердил старый.

Это серьёзно. За близкого человека всегда переживаешь, даже если этот дурень сам всё испортил. Всё, молчу.

Но Галию в этой богадельне не оставлю, если Эдичку не уволят. Кивком головы отозвал Михаила.

— Слушай, мне не хочется, чтобы жена работала в такой обстановке. — тихо сказал ему я. Помощник комсорга кивнул с сочувствием. — Если его не уволят, придётся уволиться ей. Хотя, ей здесь очень нравится.

— Сейчас ждем, что медики ещё скажут. Может, он и не вернётся. — похлопал меня по плечу помощник комсорга. — В любом случае, после таких выходок месяц, не меньше, его на бюллетене продержат и обследовать будут в психиатрии. Так что, прямо сейчас увольняться не надо.

— Хорошо. — чувствуя явное облегчение, ответил я.

— У тебя же есть мой телефон? — уточнил Михаил.